Книга Птица-Жар [СИ] - Мария Абаршалина

скотины. Семьи тоже не было. Его, сироту, на базаре побиравшегося, призрели много лет назад сердобольные люди, с голоду помереть не дали да на амбаре ночевать позволили. Со временем Любомир в поселении пообтерся, нашел стоящую на юру заброшенную кузницу, где давно треснула и развалилась глиняная печь. Но он работы не боялся, печь отстроил и избенку быстро починил, наловчился горн раздувать, а постепенно и ковать начал. Он был самоучкой, и по началу заказов у него почти и не было. Так, по крохам. Кому плуг поправить, кому коня подковать. Недалече от их заимок стоял небольшой городок Крыжеч, и местный коваль Дерыда как раз туда и ушел на заработок. Но родственные узы так просто не разомкнешь, не сорняк поди, с корнем не вырвешь. Тому кузнецу и сыпались все просьбы родни да бывших односельчан. Любомир не тужил да на соседские избы не засматривался, ему всего хватало, главное, что в руках сила есть, да огонь в горниле с ним в ладу был. А народ со временем тропку-то к нему прокладывал. Постепенно все, не торопясь. То гвозди кому, то скобы…

Но в людской молве так и слыл он бобылем да человеком пришлым, без роду и племени.

— Ужель решил нашу Лебедяну на гулянья звать? По тебе ли шапка? — Подала голос самая близкая подруга Лебедяны, Горесвета. — Ой, не ценишь ты к себе доброго отношения, забываешься… — надменно растягивая слова, продолжила она. А дряхлые старушки вокруг довольно захихикали беззубыми ртами и закивали седыми головами.

— Почему бы не позвать, — упрямо ответил Любомир. — Чай, не урод и не хуже ваших буду.

А сам кивнул головой в сторонку. Поодаль топтались молодые парни, которые смеялись и веселились, сами то и дело поглядывая на кружок молодых девиц, но при этом косясь и на жилистых старух. В воздухе уже носилось предчувствие праздничных гуляний, древние ритуалы ждали наступления сумерек. На большом лугу зажигали смоляные светочи и расчищали землю коло большого кострища. Запах медовухи и сбитня наполнял теплый вечерний воздух тягучими, сладковатыми струями, разбавляя горечь собранных заповедных трав. Пучки полыни, дурмана, плакун-травы, горлянки, духова цвета и пижмы были развешаны повсюду, ими были украшены и сам луг, и вынесенные из изб массивные, до бела выскобленные столы, покрытые самобраными скатертями и уставленные крынками с солениями, мочеными яблоками и дощатыми подносами с пирогами.

Светящийся жарким малиновым огнем солнечный диск, «поворачивая» на убыль, скользил по небесному склону к горизонту. Его провожали хоровыми песнопениями, щедрыми подаяниями и ритуальными заговорами старейшин. Посетивший праздник церковный служка размахивал толстым кропилом из свиной щетины, щедро обдавая всех присутствующих святой водой, славя всеединого Господа и здравя паству с рождеством Крестителя. Как только солнце скрылось за горизонтом, и последние его лучи осветили небосвод багряным заревом, на поле близ реки взметнулись искры главного кострища. Юноши и девушки взялись за руки и встали в длинные хороводы. Они надевали друг на друга сплетенные днем венки и подвязывали на пояс пучки полыни, чтоб отогнать подальше выбиравшихся в эту ночь из тьмы на вольницу леших, оборотней, водяных и мавок. Осенить себя святым крестом и пробормотать животворную молитву, конечно, все умели, но и про полынь забывать люди не решались.

Весь вечер Лебедяна с Любомиром, сплетя перста, водили хороводы, пели песни и плясали в общей толчее молодежи. Глаза девицы сверкали все ярче и ярче, особенно после того, как Любомир поднес ей пряный сбитень. Пили его из общего глиняного кувшина и впрогоряч. Крепкий, пьянящий напиток разгонял кровь и румянил щеки, подхлестывая безудержное веселье и пробуждая силы для главного таинства этой ночи. Схватившись за руки крепче прежнего, молодые прыгали через костер, следя за тем, как беснуются сполохи смага, летя вослед. Хохотали звонко, весело выбирая, у кого искры взметнулись выше, кто прыгнул дальше, навстречу скорому счастью, а кто не совладал и разомкнул длани. Яркие блики огня, сияние небесных звезд и искры веселья, в лучистых глазах избранника кружили голову, как колесо водяной мельницы. Как только алчное пламя поглотило большую часть поленьев, парочки стали разбредаться по окрестностям Лихолесья. Отправляясь на поиски папоротникового цвета.

— Ты веришь в это, Лебедяна? — тихо шепнул Любомир на ухо девушке. Его жаркое дыхание опалило ее и без того разгоряченную кожу, а затылок и выю словно укололи сотни невидимых игл. Лебедяна сплела их перста и прижала его руку к груди, любуясь на то, как теряется ее маленькая ладошка в мощной деснице кузнеца.

— По древним сказаниям, — прошептала в ответ дева, — в эту ночь, которую нынче кличут кануном Ивана Купалы, расцветает папоротник, — Лебедяна перевела взгляд своих сияющих очей на юношу, и для него все окрест словно озарилось сказочным светом, — и ровно в полночь лишь на мгновение показывается Перунов огнецвет. Говорят, если огненный цветок сорвать, можно обрести дивный дар. Но найти цветок папоротника трудно, ведь вся лесная нечисть этому препятствия чинит, козни строит, голову морочит. — Она остановилась и с серьезном видом уставилась на него, обхватив его колючие щеки маленькими ладошками, пробираясь взглядом в самую душу. — Если тебя окликнет кто, позовет со стороны знакомым голосом, шуметь станет — оборачиваться или откликаться ни в жисть нельзя. Добро, если только слуха или зрения лишишься, а можно и живота.

Углубились в Лихолесье. В самый темный час, когда на небосводе не было видно даже луны, а на землю опустилась чернильная ночь, Лебедяна услышала тихий мелодичный перезвон. Будто птичка щебечет или на гуслях перебирает кто. Между стволами осины в отдалении появилось тусклое красноватое сияние, Лебедяна двинулась вперед, а Любомир опасливо скрепил хват, не позволял ей отлучиться ни на шаг.

— Уйдем отсюда, Лебедяна, не смотри туда. Пойдем к реке, воды в эту ночь святы, очистимся от этого морока…

Лебедяна шла, не выбирая путь, ровно вел ее зов утробный, а Любомир крепко держал ее длань и ступал рядом. Вдруг дева вздрогнула всем телом и потянулась вперед, размыкая объятия и увлекаемая некой неведомой силой вглубь леса. К кустам, освещенным откуда-то снизу, изнутри. Она сделала пару осторожных шагов к резным листьям папоротника, отливающим багряными всполохами. В сумраке леса могло показаться, что они окроплены кровью, или, скорее, в сердцевине купины пламенеет свеча. Упав на колени, Лебедяна развела руками кружевные листья. Из центра куста папоротника вырастала стрелка с алым бутоном, похожим на горячий уголек.

Всматриваясь в чернеющий на фоне мистического багряного зарева силуэт девушки, Любомир затаил дыхание. Он помнил все слова, сказанные Лебедяной, и не решался схватить любимую в охапку и бежать к реке